Пациент и его родственники имеют право знать, как и чем его лечат
Попадая
в реанимацию, больной становится, так сказать, медицинским заключенным.
Контакты с внешним миром практически прекращаются. Максимум, что
возможно (если сохранено сознание), – написать записку и передать
близким через медсестру или санитарку. А если сознания нет – тогда
полная неизвестность. Конечно, что-то расскажет врач, что-то персонал
отделения (особенно при материальной подпитке). Что с больным
происходит на самом деле, чем его лечат, родственники могут только
гадать. В реанимационное отделение посетителей не пускают. Считается,
что они только мешают, да и заразу приносят. А на Западе в
реанимационные палаты можно зайти чуть ли не в день операции. Тем более
сообщают о средствах лечения – и самому больному, и его родственникам.
Однако
оказывается, что и у нас должны пускать посетителей в реанимацию. «Не
пускать не имеют права, – говорит профессор Игорь Молчанов, главный
анестезиолог-реаниматолог Минздрава РФ, – это произвол. В других
странах пускают, потому что, во-первых, там легко соблюдать санитарный
режим, там великолепные системы воздухоочистки, многократный обмен
воздуха, бактериальные фильтры, защищенные раны у пациентов. Во-вторых,
у нас очень много проблем в уходе за больными в реанимации и уследить,
чтобы родственники пришли, когда больной лежит не возбужденный, чистый,
не в моче и так далее, очень трудно. Проще не пускать, чем каждый раз
готовить больного к визиту близких. Посетители – это лишний контроль,
лишние глаза. Дефицит медицинского персонала гигантский, одна сестра на
трех больных. Хотя сейчас стали пускать в реанимацию чаще: прямой
контакт – прямой побочный доход».
Но даже если родных пустили,
даже если сам больной в сознании, ни он, ни родные не знают, что ему
сделали, что не сделали, какие лекарства ввели, какие – нет, то ли
потому, что их нет в наличии, то ли потому, что они дорогие, то ли по
невниманию медицинского персонала.
И это, как выясняется, тоже
противоречит букве закона. Пациент, а если он не может, то его прямые
родственники или юридические представители имеют право получить полную
информацию вплоть до ксерокопии болезни. Если каких-то лекарств не
хватает, об этом обязаны известить.
Обязаны, но не извещают. Чем
лечат – не ваше собачье дело. Когда больной в тяжелом состоянии или тем
более без сознания, ему вводят энтеральное питание. Специальных
сбалансированных смесей много. Производство их представляет собой
сложный технологический процесс. И в этом процессе могут происходить
сбои. Так, в Чили в феврале нынешнего года был забракован ряд партий
одной из таких смесей – «Нутрикомп АДН Браун»: состав смесей реально не
соответствовал тому, что написано на этикетках. Несоответствие по
электролитному составу приводит к серьезным нарушениям обменных
процессов на клеточном уровне. Последствия оказались катастрофическими
– вплоть до трех смертельных исходов. В связи с этим в феврале
департамент здравоохранения Сантъяго запретил функционирование
производственной линии всех продуктов питания АДН компании «Браун
медикал Чили», возбуждено уголовное дело. Казалось бы, что нам до
этого? К сожалению, чилийская история касается и нас. Смеси для
энтерального питания этого производителя поставляются и в Россию.
По
какому принципу применяются у нас те или иные средства – загадочная
история. Например, гемодез – раствор для внутривенного вливания. Много
лет специалисты боролись против его использования. Тщетно. Весь мир
отказался от поливинилпирролидона, а у нас его производят тоннами под
обновленным названием неогемодез. Зато атропина, без которого
невозможен наркоз перед операцией, остро не хватает, как бы ни уверяли
чиновники в обратном. Стоит он недорого, с регистрацией возня –
невыгодно и дорого. То же касается норадреналина, без которого на
Западе не обходится ни одно отделение реанимации.
Закона о правах пациентов у нас нет. Но на самом деле прав не так уж и мало. Просто мы существующими правами не пользуемся.